Хочу всё знать [1970] - Анатолий Томилин

Не менее волнующее впечатление производит мемориальный ансамбль на северной окраине Ленинграда, на Пискарёвском кладбище, воздвигнутый в честь героев — защитников города на Неве.

Девятьсот дней жестокой блокады стояли они на своём посту — и с оружием в руках, и в цехах заводов. 470 тысяч героев стали жертвой бомбёжек с воздуха, артиллерийских обстрелов и голода. 470 тысяч героев покоятся вечным сном на «торжественном поле» братского Пискарёвского кладбища. Создать памятник, достойный беспримерного подвига полумиллиона героев — такая задача в первые же послевоенные годы была поставлена перед ленинградскими зодчими А. В. Васильевым и Е. А. Левинсоном.

Прибыв на поле братских захоронений, зодчие уже с первого взгляда поняли всю сложность предстоящей работы. Братские могилы были неравномерно расположены по всей территории. На месте бывшего песчаного карьера образовался пруд. Небольшие кустарники и одинокие  чахлые деревца разбросаны по большому пространству кладбища. Самым же сложным, пожалуй, была необычайная широта, необычайный простор участка, занимавшего 26 гектаров (больше чем вдвое превосходившего территорию известного всем Летнего сада), к тому же имевшего довольно сильный уклон вниз — на север от шоссе (теперь — проспекта Непокорённых), где, по заданию, надо было устроить вход на территорию памятника.

И здесь, на этом неровном, изрытом оврагами пустыре, предстояло возвести монумент, достойный архитектуры Ленинграда, города, где возводили свои торжественные здания великие зодчие прошлого.

Евгений Адольфович Левинсон был тонким знатоком ленинградской архитектуры. В городе Пушкине (бывшем Царском Селе) он построил после войны новый железнодорожный вокзал, отделка которого — широкие арки, уютные дворики, тщательная обработка стен — живо перекликалась с архитектурой пушкинских времён. Впоследствии зодчий создал станцию ленинградского метро «Автово» с дорической колоннадой и куполом спокойных очертаний. Но как решить задачу создания памятника, созвучного архитектуре города и в то же время глубоко современного, в таких грандиозных масштабах и к тому же в очень неблагоприятных условиях?

Много вариантов создали зодчие, прежде чем остановились на решении проложить от самого входа через всё поле братских могил широкую прямую аллею и завершить её монументом. Первоначально это должен был быть обелиск из прозрачного хрусталя. В любую погоду он мог бы принимать цвет ленинградского неба и радовать глаз своими лёгкими очертаниями. За обелиском предполагалось возвести невысокую стену, из-за которой поднимались бы стройные тополя, завершая своими кронами перспективу памятника. Но мы знаем уже, что территория кладбища имела значительный уклон вниз от входа. Архитекторы умело использовали этот недостаток участка и сделали его своим союзником: у самого входа они создали смотровую площадку-террасу, откуда открывался вид на всё необъятное траурное поле, на воздвигнутый вдали обелиск. Вход на террасу оградили двумя павильонами, украшенными не колоннами, а простыми столбами-пилонами. Эти два павильона обрамляли главный вход на территорию памятника. Так постепенно возникали основные звенья проекта: входная терраса с павильонами, высоко поднятая над всей территорией; широкая, прямая как стрела аллея, по обе стороны которой легли зелёные квадраты братских могил, и, наконец, нижняя площадка с монументом — сперва обелиском, а затем — со статуей Матери-Родины, величественной и торжественной, с гирляндой дубовых и лавровых листьев в руках. Так в окончательном варианте памятника как полноправный участник рядом с архитектурой возникло искусство скульптуры.

И не только скульптуры. В создание памятника включились работники многих других искусств, однако ведущая, организующая роль осталась за архитектурой. Чёткие линии ансамбля своим спокойным ритмом придавали ему торжественное звучание.

Начнём же знакомство с памятником от входных павильонов. На их стенах читаем нанесённые на камень слова: «Вам, беззаветным защитникам нашим… Гордым героям бессмертная слава!» Так мысль поэта, строгая и простая, изложенная белым стихом, повествует о назначении памятника, помогает замыслу зодчих.

Вступим в любой из двух павильонов. Здесь царит таинственный полумрак. Постепенно глаза привыкают, и навстречу из темноты выступают трагические образы девятисотдневной блокады, ставшей в наши дни историей и славой родного города. Вот — полуразрушенный трамвай, до самых окон занесённый снегом… Вот женщины в ватниках на крыше дома, готовые тушить фашистские бомбы-зажигалки… А рядом танк — тяжёлый и грузный — ползёт на фронт мимо Нарвских ворот… Скудный огород разбит в когда-то нарядном сквере у Исаакиевского собора… Истощённые, скорбные липа жителей, пустынные улицы, витрины магазинов, забитые досками; памятники, скрытые под земляными холмами, скелеты разрушенных бомбардировкой домов, зияющих дырами окон, чёрных и страшных на фоне ночного неба, изрезанного лучами прожекторов… Так рассказывает о подвиге Ленинграда ещё одно искусство — искусство документальной фотографии: большие снимки, подсвеченные из скрытых источников. Над ними цифры: 107 158 фугасных и зажигательных бомб, 150 000 артиллерийских снарядов обрушил враг на прекрасный город, сея гибель, разрушение и смерть. И самая страшная цифра: 470 000 погибших.

Из мрака, от трагических образов грозовых блокадных лет выходим на светлую террасу памятника. Шумят молодые липы вокруг прозрачного водоёма: сквозь водную гладь просвечивает выложенный из камня факел, — мозаичная, вечная живопись, вкрапленная в чёткие ритмы архитектуры. В центре террасы, в глубокой чаше, облицованной чёрным полированным мрамором, пылает неугасимый огонь славы. Отсюда открывается вид на огромное поле братских могил. Ряд за рядом, как воины в боевом строю, выстроились зелёные квадраты могил-курганов.

Мы собственными глазами видим всё величие жертвы и подвига полумиллиона людей… Вниз, на печальное поле ведёт пологая лестница. Идём по устланной гранитными плитами широкой аллее — мимо зелёных намогильных холмов. На каждом каменный блок — памятная плита с датой грозных блокадных лет: 1942, 1943, 1944…

Медленно приближаемся к статуе Матери-Родины. Кажется, сама она движется нам навстречу, осеняя поле гирляндой из бронзовых листьев. Величественная и скорбная, спокойная и торжественная — такой изобразила Родину талантливый скульптор Вера Васильевна Исаева. Позади статуи, на замыкающей перспективу стене, выбиты в камне шесть рельефов, воплощающих в искусстве резца эпизоды далёких и славных исторических дней: борьбу, гнев, тревогу и стойкость защитников Ленинграда! А в центре стены — надпись: тридцать поэтических строк Ольги Берггольц. Это и рассказ, и поэма, и ода славным гражданам Ленинграда — защитникам города на Неве:

НИ ОДНОЙ ВАШЕЙ ЖИЗНИ, ТОВАРИЩИ,НЕ ПОЗАБЫТО.ПОД НЕПРЕРЫВНЫМ ОГНЕМ С НЕБА,С ЗЕМЛИ И С ВОДЫПОДВИГ СВОЙ ЕЖЕДНЕВНЫЙВЫ СОВЕРШАЛИ ДОСТОЙНО И ПРОСТОИ ВМЕСТЕ С ОТЧИЗНОЙ СВОЕЙВЫ ВСЕ ОДЕРЖАЛИ ПОБЕДУ.

Эти мужественные слова заканчивают рассказ о подвиге, изваянный в камне и отлитый в бронзе монумента.

Но мы всё ещё не назвали всех искусств, прославляющих погибших героев. Вместе с поэтическим словом их славит искусство музыки: звуки оркестров, голоса хоров звучат над торжественным полем. Двойной алой лентой пылающих роз украшена трёхсотметровая главная аллея кладбища, широкий простор поля окаймлён густолиственными тополями, своей зеленью смягчающими строгость архитектурных линий. Монумент Родины широким кольцом окружают молодые берёзки, а справа и слева, на площадке перед стеной, печально опустили ветви два плакучих вяза. Эта стройная волнующая красота создана замечательными садоводами.

Тысячи ленинградцев и гостей из других городов приходят на Пискарёвское кладбище почтить память безвестных героев. Тысячи туристов возлагают венки к подножию статуи Родины и оставляют свои записи в книге посетителей.

Слова печали и скорби, слова негодования и протеста, слова ненависти к войне и призывы к борьбе за мир читаем мы в этой книге.

«Смерть неизбежна для всех, но смерть в защиту свободы и своего народа — это смерть, которой умирают герои», — записал посетивший Ленинград император Эфиопии Хайле Селассие. Мысль о недопустимости всяких войн оставил в книге посетителей президент республики Индии Закир Хусейн: «Это обитель печали и в то же время обитель надежды на лучший мир. Она воплощает решимость мира не допускать повторения подобного. Нет, нет, — никогда больше!»